Самый страшный бой

Герои становятся легендами. Легенды переходят в мифы. Но пока их помнят - они живы.

Ни дедов ни родителей с мной нет уже давно. Они все прошли ту войну. Кто солдатом, кто офицером, кто ребёнком в тылу и оккупации.

Мой дед - Харченко Николай Васильевич, прошел всю войну от Западной Украины до Москвы, а от неё до Кенигсберга. Встретил её лейтенантом, а закончил гвардии полковником.

После войны он много работал в ветеранских организациях и немало рассказывал о войне.
Уже в школе я решил, что буду как отец и дед военным, и при каждой встрече с ним пользовался случаем расспросить о том “как же там было”.
В раннем детстве просто слушал, а уже подростком начал задавать вопросы о том, о чём обычно ветераны не особенно любили вспоминать.
А дед рассказывал.

“Дед, расскажи про самый страшный бой.”

1941-ый, лето. Дед лейтенантом с остатками своего взвода и примкнувшими к нему выходил из очередного окружения. Шли с ранеными, остатками оружия и боеприпасов. Немцы преследовали по пятам.
И в какой то момент стало понятно, что все - край. Сил больше нет, надо остановиться. Но нагонят точно, на то немцы скорее всего и рассчитывали.

А тут подвернулось место удачное. Довольно глубокий овраг. Внизу речка “переплюйка”. Тропинка одна и идет через брод. Но, что самое удачное, один берег выше другого. И высоким был тот с которого они пришли и с которого скоро придут немцы.

Времени было мало, но они успели немного окопаться. К тому же у деда от его взвода осталось два “максима”. Сделал как учили - поставил пулеметы по флангам на “кинжальный” огонь. Выставил ограничители сектора огня. Стали ждать.

На что они надеялись я не знаю. Да и вряд ли на что-то конкретное. У них наверное такими днями были каждый первый. Это как с тяжелым марш-броском. На каком то этапе приходиться просто сжать зубы и переставлять ноги. Остановиться - значит упасть.

В общем им повезло. Поддержки авиации у немцев не было. Артиллерия с высокого берега по ним не доставала - все в перелёт уходило. И немцы сделали то, что по свидетельству деда делали очень редко - пошли в атаку пехотой. Шли волнами раз за разом. Где их и встречали почти в упор пулеметы.

После боя примерно прикинули, что в овраг спустилось сотни 3-4 немцев. Обратно почти никто не поднялся.

И вот тут я не понял. Говорю, что это победа, радость. За это награды давали.
Дед только усмехался. За отступление наград не давали, да и им было не до празднований. Отдохнули несколько часов и дальше пошли.
Немцы больше не атаковали. Предпочли обойти с фланга.

“Так почему же бой страшный то?”.
“Во время боя было страшно … как обычно. А вот особенно страшно стало, когда после пошли за водой для раненых и пулеметов. Только вот в речке ниже по течению воды больше не было - текла почти чистая кровь. Немецкая.” Первый и последний раз в жизни дед увидел реку крови.

Впереди будет еще четыре годя мясорубки. Бесконечные выходы из окружения, оборона Москвы, Курская Дуга, окружение Кенигсберга, легкие и очень тяжелые ранения, выговор от имени ЦК партии. А самым страшным он считал именно этот бой.

PS. Фронтовых фотографий деда пока не нашел по причине ремонта. Но нашел его фото, когда он приезжал в Москву в 1986 на встречу с однополчанами в честь установки памятной доски в честь 18 стрелковой дивизии (бывшей дивизии народного ополчения Ленинградского района Москвы).
А также его наградной лист на первый орден - Красного Знамени за защиту Москвы. Тогда он был уже старшим лейтенантом и командиром 1-го батальона 518-го стрелкового полка.